Авторская колонка Константина Рыбинского.
Я бывал в разных местах, но нигде не встречал таких крестьянских домов, как на Русском Севере.
Киргизские юрты, украинские хаты, среднерусские избы, горские сакли – всякое человечье жильё по-своему хорошо, и приспособлено для проживания в определённых климатических и природных условиях. Глупо ожидать от степной станицы шедевров деревянного зодчества: здесь леса нет, здесь строили из глины вперемешку с соломой. В Пинежской тайге всё наоборот: саманных мазанок нет.
В Пинежье ставили дома из лиственницы, да так ставили, что и сегодня люди живут в хороминах, которым более века.
Суровый северный край диктовал свои условия строителям. В краю, где полгода длится морозная, снежная, тёмная зима, необходимо объединить всё хозяйство под одной крышей, чтобы как можно реже выходить на улицу. Поэтому пинежские дома похожи на огромные двухпалубные корабли, что неспешно дрейфуют из далёкого прошлого мимо нас.
Чтобы не врать «вообще», расскажу о нашем доме, под крышей которого стоит дата 1912 (южная часть дома куда древнее - 1882).
Зимой жили в «низкой избы» - комнате, что по окна сидит в земле. В декабре наваливает снега – укрывает, как шубой – и тепло сохраняется лучше. Здесь всё для тепла – русская печь, низкие потолки, маленькие окна, небольшой дверной проём. Входящий поневоле кланяется иконам (сколько шишек набито в доме рослыми людьми – не сосчитать!)
Дальше по коридору направо – подклет с глубоким погребом и собственным выходом. Кстати, двери всегда открывались внутрь, на случай, если снега насыплет в рост.
Прямо по коридору – назём (целый ангар), где дед хранил лодку-долблёнку, тележку, доски и много чего ещё. Дальше три хлева для скотины. Корм скотине можно было задавать через люки в потолке, с повети, где хранилось сено.
Поветь – огромное помещение на втором этаже, огромное настолько, что здесь легко разворачивалась лошадь с телегой. С улицы сюда ведёт бревенчатый настил (дед разобрал его за ненадобностью, да и часть повети на дрова пустил).
Кроме повети, на втором этаже размещаются две горницы. Одна – летняя, с чугунной печью, а другая поосновательнее, с голландкой. Здесь я живал и осенью, и зимой как-то неделю в минус сорок провели в Новый год.
Лестница со второго этажа ведёт на передызье – коридор, соединяющий все части дома воедино. Отсюда два выхода – на веранду и в мастерскую. Кроме того, пудовая дверь ведёт в верхнюю избу – главное помещение дома. Здесь высокие потолки, позволявшие устроить полати (настил под потолком для сна), огромная русская печь, в которой можно и помыться при случае, стол, за которым собиралась вся семья. Отдельно отгорожена комнатка-кухня – задоски.
В некоторых домах под крышей даже колодец устраивали – можно вообще не выходить. Но я сам такого не видал, только слышал про это.
Очень жаль, что эти исполины остывают навсегда с уходом последних хозяев. В избах и горницах поселяется нежилой дух. Огромные дома-корабли дряхлеют и разрушаются без нашего тепла, без наших рук.
До слёз обидно, и хочется у почерневших брёвен прощения просить.
КОНСТАНТИН РЫБИНСКИЙ
